Анна и Мария: жизнь с доброй душой и чистым сердцем,

или О том, как глава района помог встретиться боевым подругам

День Победы. Главный праздник страны. Поистине – великий, объединяющий все нации, все страны мира. Россия в этот день ликует! Ликует и плачет. Сколько их, наших освободителей, осталось в живых? Мало. Совсем мало. В нашем районе – всего-то восемь. Их жизни сегодня – это самое бесценное, что еще у нас есть, потому что вместе с ними уходит эпоха настоящего героизма, настоящих созидателей, настоящих людей. Поэтому очень хочется еще подержаться за них, послушать, что называется «из первых уст», их рассказы о том, уже далеком времени (длиною в человеческую жизнь), – как этим людям жилось, мечталось, пелось, как они падали и вставали, выживали и побеждали, как верили и любили…

Вместе с главой района Александром Евгеньевичем Рогожниковым мы едем за Анной Григорьевной Крупиной, служившей во время Великой Отечественной на Карельском фронте наблюдателем воздуха и земли. Александр Евгеньевич, побывав накануне в селе Высокораменское у ветераны войны Марии Лукояновны Крюковой, однополчанки Анны Григорьевны, решил сделать им подарок к Дню Победы, устроив встречу боевых подруг…

Квартира Анны Григорьевны полна родни – дочь Татьяна радушно встречает, приглашает за праздничный стол. Анна Григорьевна восседает в самом центре комнаты, в новом с люрексом платке, руки теребят край коричневой кофты, украшенной орнаментом. Через каждые пять минут она спрашивает: ну что, едем?

Но нам, всем присутствующим, еще хочется послушать ее рассказы о войне, и Анна Григорьевна, чуть смущаясь прицела видеокамеры, направленной на нее, односложно отвечает на вопросы: да, было страшно, было по-разному - на войне ведь тоже жизнь…

Но один случай она с удовольствием поведала.

Как-то Анне поручили конвоировать двух военнопленных в роту. Путь был не близок, проходил по мосту через широкую полноводную реку. И ей тогда представлялось, что вот ведет она этих здоровых, молодых парней под дулом винтовки, а они возьмут да и побегут, или скинут ее, легкую, словно пушинку, в реку, или силой отберут ружье да стрельнут… Разное думалось, пока шли. А немцы-то еще вдруг заоглядывались, переговариваться стали.

- Ну-ка не балуйте у меня! – как могла строго прикрикнула на них Анна и передёрнула затвор винтовки.

А пленные в туалет запросились. Ушел один и нет его, и нет..

-Да не боись, - говорит другой на ломанном русском, - не денемся никуда…

Довела-таки Анна немцев до роты, сдала их куда следует…

Дождь то моросит по лобовому стеклу автомобиля, то перестает, день становился все серее. Только мы не замечали слез непогоды в предвкушении намеченной встречи – как-то все пройдет…

Наш «Пежо» свернул на улицу Калинина в селе Высокораменское и остановился. Дальше дороги не было, сплошные ямы, заполненные грязной дождевой водой… Мы вышли из машины и по тропке добрались до дома Марии Лукояновны. Дверь нам открыла её сноха Татьяна. Едва поздоровавшись, до нас донесся громкий голос:

-Анна! Приехала она?

-Да, да, приехала, сейчас зайдет!

Разбитая слепотой и тугоухостью, Мария Лукояновна от нетерпения ловит руками воздух, все время произнося имя долгожданной гостьи. Анна Григорьенва, скинув плащ, прошла в комнату, присела к подруге:

- О-о-о… - простонала Мария Лукояновна, быстро пробежав пальцами по голове и рукам Анны, - на, встретились! И не думала уж свидеться!

- И я. И я не думала, да вот – глава привез. Как ты, Маруся?

- Не вижу совсем…

- И я плохо вижу…

Женщины обнялись и, зарывшись лицом в складки головных шерстяных платков, сидели, покачиваясь…

- На-ко, на-ко, встретились…

- А худенька ты какая!

- Да и ты!

- А живешь-то с кем, Анна?

- Одна. Дочь приходит да соседка хорошая…

- А помнишь, как на Белое-то море бегали, рыбу ловили красную?

- Не ем я рыбу-то с тех пор…

- А военные-то мы с тобой двое и остались, да?

- Да, мы с тобой. И все…

- А помнишь…

Ещё долго боевые подруги, держа друг друга за руки и близко склонив головы, чтобы лучше слышать, говорили о своем – о женском, о военном, о жизни после. Как за одной ухаживал помор, написал даже письмо, да она не ответила, вот. Как другая больше 30 лет отработала на мебельной фабрике, а теперь все развалилось, как муж, моложе ее на 13 лет, раньше помер, а квартира осталась - большая, целых три комнаты. Как у одной дочь да сноха по очереди, приезжая в село, ухаживают за ней, а сын-от далеко. Как…

А мы, сидя на старинном, обтянутом дерматином, диване, замерли, забыв обо всем на свете – о цветах и торте, приготовленных главой для чаепития, и, глядя на этих сухоньких 95-летних женщин, познавших военное лихолетье и «сто» лет не видевших друг друга, боялись шелохнуться, словно боялись спугнуть, разорвать это сплетение рук, голов, ход смешанных чувств, слов и мыслей…

- Как плохо, что я не вижу тебя, Анна, волосы-то у тебя есть на голове? Дай хоть потрогаю.

Анна Григорьевна снимает платок и подставляет седую голову под руки  подруги:

- Ничего уж не осталось, Маруся...

- Эдак, эдак, и у меня мало совсем, на-ко, потрогай, - Мария Лукояновна развязывает платяной узел под подбородком, - одинаковые мы с тобой стали…

- Старушки, да…

- Живи, Анна, долго живи!

- Да уж как Бог даст…

- Веришь ли ты в Бога-то? Я вот верю, молитв знаю много. Вот и живу. И тебя благословляю на долгую жизнь - с доброй душой и чистым сердцем. Спаси и сохрани, Господь, тебя, моя Анна!..

Ольга КАРАЧЁВА.

Фото автора.